Его строку, как ключ скрипичный
Закрученную, я люблю,
Сквозь этот умысел вторичный
Я лучик солнечный ловлю.
Но больше с ним дружить не стану,
Строке изогнутой дивясь,
Пока она, как соль на рану,
Наносит чувственную вязь.
Хоть веет силой и покоем,
Но тяжек медленный прибой,
Я не могу дружить с прибоем,
Я тоже взыскана судьбой.



*    *    *

Любимый, в разлуке с тобой,
С другими, другая,
Тревожною этой строфой
Горжусь и тебя заслоняю.
Себя заслоняю
От памяти, ревности, слез,
Другую любовь для себя сочиняю,
Вдыхаю, как легкий наркоз.
А ты, оставаясь моим,
Со мной неразрывнее связан,
И болью, и счастьем своим
Неверности этой обязан.


Ниже - авторизованный перевод этого стихотворения, выполненный Раисой Львовной Берг (1997, Париж) Authorized translation by Raissa L'vovna Berg, 1997, Paris

*    *    *

To meet you my beloved? Oh, never, never, never.
No trust ahead. The firm decision to separate was mine.
These troubling verses, these alarming lines
Are born to glorify my manful resoluteness
To stop the breathless expectations to see you ever,
These lines, belated and so useless,
They are the screen protecting you from my appeal,
Protecting me from recollection, from tears and zeal.
Surrounded by other people and no more myself
I look for new emotions, for a new affair,
I order them to be relief, narcotics, my bread, my air.
And you? For ever my indestructible domain,
Tied up with me so intimate by rupture, the mighty call of reason,
You owe your chance and all your pain
To my forcible tragical treason.




НАВОДНЕНИЕ

Пылаешь ты, душа, четвертая стихия!
Три первые сошлись - уж не твои ль
Они сообщницы? Бегут валы глухие,
И катера показывают киль.

Не ты ли воду вызвала к барьеру
И в подворотни зябкие вошла?
Ты, ветреница, чьи слова, чью веру
На ветер бросила, на веру приняла?

Под пледом кучевым, распространяясь шире,
Друг с дружкою усиливая связь,
Стихи бодрствуют, и счастьем все четыре
Переполняются, смеясь.

    1973

Всё - как в замедленном кино,
Как в прежние года.
Такого не было давно,
А может - никогда.

Вознесена на пьедестал
В кругу обычных дел!
Он, видно, от других устал,
Очнулся, повзрослел.

Еще страшнее мне теперь
Переступать межу.
Задумчиво гляжу на дверь:
А вдруг не удержу?

    1973

Я не больше других предавалась греху,
От сердечных обид обращалась к стиху,
Как к последнему средству, –
Но сердечная жизнь состоялась вполне,
И теперь не является муза ко мне...
А гостит по соседству.

    1973

Подземный житель, может быть,
Со мною ссорится - за мною
Иссохшей тенью городскою
Скользит и словно просит пить.

Я виновата перед ним:
Его наперсница былая,
Воздушной пленницей была я,
Но горек Тютчев-эпоним.

С воздушной жительницей быть
Ему земля не позволяет,
И воздух губ не утоляет,
И птицам негде гнезда вить.

Давно отвергнутая связь
По неразлучности тоскует,
Но жилка у виска токует...
Прости, полупространства князь!

Я жительницей быть хочу,
Но не подземной, не воздушной,
А горожанкой простодушной,
Послушной лунному лучу.

    1973

Душа – запретная страна,
Где заповедная струна
Звучит зловещим адом
И соловьиным садом.
Кифары отдаленный стон
Услышать может каждый.
За тын заглянет, кто влюблен,
Но ключ не подберет и он,
Пока снедаем жаждой.
Есть в близости людей черта
Куда значительней, чем та,
И ключ от этих кущей –
У тайны всемогущей.
Украден он – всему конец.
Ни далей, ни широт.
Пустеет сказочный дворец,
И тыква у ворот.

*    *    *

Одной невидимой слезинкой,
Одной бесцветной волосинкой
За это утро заплачу.
Пускай мороз пройдет по коже...
И счастье стоит не дороже!
А я немногого хочу.

Хочу запомнить это утро...
Иисус Христос и Камасутра
Об этих радостях молчат.
Туман ползет над берегами.
Я стекла трогаю руками,
И капли первые звучат.

Хочу ночное наважденье -
Печаль и радость пробужденья,
Микстуру сердцу моему -
Собрать, и выпить всю до капли,
Покуда нити не ослабли,
От глаз бегущие во тьму.

    1974

Моя душа в природе разлита,
В пространстве, как в коллоидном растворе,
Ее частицы взвешены - и горе,
И счастье в них, и мука, и мечта.
В пространстве высветленная, размыта
От Черной речки и ее гранита
До Крымских голых мускулистых гор,
И я ничем не в силах поступиться,
Пока вся боль во мне не притупится,
Пока горяч раствор.
Кого любила я, того забуду,
И новую придумаю причуду.
Пусть новые и давние грехи,
Рядком вздремнуть улягутся в стихи,
Зато уж этот вечер пусть продлится,
И в памяти проступят лица,
Увиденные мной в троллейбусе, в гостях...
Над городом, над морем, над равниной
Пространство тянется ко мне с повинной,
И мука обращается в пустяк.


*    *    *

Сиреневые сумерки на дне
И в каждой грани турмалина
На безымянном пальце у меня.
Немножко страшен этот камень мне:
Сиренев днем, а на исходе дня
Чуть теплится в нем розовая тина.
Сиреневые сумерки во мне...
Я научилась различать оттенки
В глазах камней, животных и людей,
И мир стал хрупок по моей вине,
Душа парит, томится, ждет вестей,
И в теле пребывает, как в застенке.






*    *    *

Такое небо, словно сам Коро
Над ним трудился долго и прилежно,
С палитры кистью выбрав серебро
Для облаков. Как тень ложится нежно!
Грустит апрель, кивает сентябрю,
А я сама с собою говорю,
И слезы вижу в живописи вешней,
И с юностью моей прощаюсь грешной,
Но упоительной. Где ходит кисть
По синему, там образы слились
Чуть-чуть нескромные, зато живые,
Душой овладевая как впервые.
Скажи, неужто это всё старо,
И ты, вожатый мой, несовременен?
Неужто вправду обесценен
Пейзаж твой, простодушный, как добро?





*    *    *

То зеркало запомнило меня
Девчонкою двадцатилетней.
На прошлое бросаю взгляд последний.
Прощай, трюмо, привычный быт, родня!
Я улыбаюсь. В зеркале двойница
Грустит, меня не хочет огорчать,
Рукою машет мне, грустит, двоится,
И волны начинают набегать.
Что с памятью моею происходит?
Что делается в этом озерце?
Какое слово места не находит
И чья улыбка гаснет на лице?


*    *    *

Мансарда, обжитой Парнас,
Квартал из-под крыла...
Лопочет муза - все про нас
У душеньки дела!
Лопочет ветреница днем,
Скребется по ночам,
То скрипнет дверью, то дождем
В окно стучится к нам,
А то с повадкой деловой
По комнате снует -
Живет себе, как домовой,
Покою не дает.



*    *    *

Крыши, крыши, крыши - из окна.
Телевизионные антенны.
Ровная, безлюдная страна...
Я в мансарде крохотной одна,
Пол гудит, и вздрагивают стены.
Этот дом, построенный с умом,
Вздрагивает, чтобы на седьмом
Мне одной скучалось веселее.
С той же целью - слышите? тук-тук! -
Ходики прихрамывают, звук
С кухни слышен, мой старинный друг -
Нету беззаботней и милее.
Есть у одиночества секрет:
Зеркальце, полпачки сигарет...
Муза пыльная в шкафу скребется.
Чем невольный мой досуг согрет?
Ей одной доверюсь, как придется.


*    *    *

Чайка над домом летит,
Голубь под крышей сидит.
Все чудеса городского пейзажа
Взгляд мой ревниво следит.
Спать и не думаю даже.
Третью неделю лежу.
В белые окна гляжу.
По воскресениям - впуск без халата.
Пятая по этажу
Тридцать седьмая палата.
Я занята пустяком:
Этим больничным стихом,
Завтраком, сном, ожиданьем обеда,
Розой, ее лепестком.
Запахом раннего лета.
Я занята ерундой:
Чтеньем, дремотой, едой
И болтовней, неизбежной от скуки.
Страхами и тошнотой -
Вехами женской науки.


*    *    *

Другой рукой написан этот стих -
Ни тени мыслей нынешних моих.
Как мне мило его несовершенство!
Теперь не то: мой голос приглушен,
И слог другою музою внушен,
Другим надеждам отдано главенство.
В больничных окнах теплится рассвет.
Я знаю, чей приносит он привет,
И все, о чем он говорит, я знаю,
Но все равно, как новенький букварь,
Листаю сребророзовый январь
И Ходасевича припоминаю.




*    *    *

Я вижу руку левую твою,
Где жилки образуют букву Ю.
Ты ото лба руки не отнимаешь,
Читаешь, пишешь, и опять читаешь.
Перед тобою толстые тома,
Как николаевских времен дома.
Один развернут - и пестра страница,
Порхает буква гамма, словно птица.
Скажи, в какую даль она летит?
Пастух ее полет в горах следит
Матрос ее над мачтой замечает,
Рыбак ее на берегу встречает...
Какая даль сияет под крылом,
Над морем и землей, добром и злом,
Каким покоем тронуто пространство
И облаков небесное убранство.
А эта птица, выдумка моя,
Твоя служанка, узница твоя,
Из книги в рукопись перепорхнула,
И крик ее подобен скрипу стула.
Ты пишешь, наклоняясь над столом...
Я вижу: речка тронута веслом,
И лодка медленная отплывает,
И темное пространство убывает,
И темные нависли берега...
А с шариковой ручкою рука
И наш убогий интерьер домашний
Мне полувнятны, словно сон вчерашний.

*    *    *

Этот утренний сон, недосмотренный мной,
Испугавшийся зыбкой подсветки дневной,
Словно глажку, свернула в рулон,
Отложила до лучших времен.
Как мне быть? Как лицо разглядеть мне твое?
Недосмотренный сон покидает жилье,
Полувнятный, льняной, - не разглажен,
От слезинок непрошеных влажен.
Кончен утренним сон... Начинается дождь. -
Возвращайся! - Вернусь, если ты подождешь...
На ресница дрожит, затихает,
Тихо с кончиков пальцев стекает.


ВПИСЫВАНЬЕ ФОРМУЛ

Нет, не хватает мне терпенья!
Гляжу - не разбери поймешь!
Когда я вижу уравненье,
Меня охватывает дрожь.
О, сколько спеси в интегралах,
Какое множество личин
У этих бесконечно малых
Тебе послушных величин!
Похожа лямбда на зенитку,
Похожа сигма на улитку,
Похожа кси на червяка
И уползет наверняка.
У них вихлявая походка,
К примеру, как у этих рифм.
Вот сумма, длинная, как щетка,
Вот натуральный логарифм.
- А почему ты натуральный? -
Его завистливо спрошу.
- А я немножко инфернальный:
От буквы Е происхожу!

    1974

Ты, верно, забыл: в эту осень
Ему бы исполнилось восемь,
И он бы пошел во второй...
Не думай, что это забыто,
Не думай, что эта обида
Покрыта моею виной.
Да и перед кем мне виниться?
Твой ужас с моим не сравнится!
Мальчишка, ты знать не хотел,
Какую назначил ты цену
За детскую эту измену
И что не заметить посмел.
Учусь, не ропща и не споря,
К настою обиды и горя
Примешивать счастья струю,
И этот пьянящий напиток,
Приправленный памятью пыток,
Тобой изготовленный, пью.


*    *    *

Ничего от жизни мне не надо.
Счастье - вздор.
Спит ребенок, и в саду прохлада
И простор.
Ничего не помнит и не знает,
Свищет дрозд,
У моей малютки вырастает
Птичий хвост.
Там, где мостик Прачечный сереет
Сдавленной дугой,
Жизнь ее младенческая реет
Над рекой.
Парусник над нами проплывает,
Крутобокий шлюп.
У моей малышки вырастает
Птичий клюв.
Не она ли сойкою вспорхнула
Там, в листве?
Не она ли разом потонула
В синеве?



*    *    *

Веки слипаются. Плещет река.
Кажется, эта работа легка,
Кажется отдыхом, сказкой,
Дерево, статуя, неба кусок.
Ноет рессора, желтеет песок.
Скачет скворец за коляской.
Нежною дымкой покрыты кусты.
Веточки, словно плоды, налиты.
Издали куст фиолетов.
Веки слипаются... Листья летят.
Письма... Друзья нас поздравить хотят.
Надо же, сколько приветов!
Флорою муза моя назвалась.
Мне колыбельная не удалась.
Жалко... Слипаются веки.
Слева Канавка. Нева предо мной.
Чувствую, как за моею спиной
Плавно сливаются реки.


*    *    *

Я листья трогаю ночные,
И пальцы оторвать боюсь -
Они дрожат, полуживые,
Как будто с другом расстаюсь.
В них зимний холод, не прохлада,
И тени мрачные сошлись,
Набухли, выползли из сада
И над Канавкой разлились...
А переменчивая мука
Нисходит в этот лист ночной
И возвращает образ друга,
Давно оставленного мной.


*    *    *

Ласточка моя, твой нежный лепет,
Темный пруд, в пруду печальный лебедь,
Осени и запустенья вид, -
Вот и все, что душу мне живит.
В реках грустная вода струится,
Позолота тусклая дробится,
Лист осенний, падая, шуршит, -
Вот и все, чем сердце дорожит.
Мы с тобою далеко уедем -
В край, где весело живется детям,
И не возвратимся никогда
В край, где грустная бежит вода,






*    *    *

Меня корят за ясный слог:
Так написать бы каждый смог.
Помилуйте, тут нету чувства!
Надрыва требует искусство!
Меня за чувственность корят.
Известна, судьи говорят,
Вся эта женственная смелость,
А чувственность - давно приелась!
А я за что себя корю
И с кем стихами говорю?
Пускай другие подытожат
И строчку резвую стреножат.


*    *    *

Блаженный миг, не покидай меня,
Доверься мне, люби свою темницу -
Здесь брезжит свет, и мне недаром мнится,
Что жизнь - лишь тень другого бытия.
Она роняет чувственный покров,
И тайный ход ее драматургии
Таков, что нам готовятся другие
Дары, взамен утраченных даров.
Свободна ты, когда минует боль,
И сновиденье посещает тело.
Скажу и я: мне жизнь не надоела.
Не все еще мы вынесли с тобой.


*    *    *

Листьями пахнет опавшими
В парке твоем.
В парке, простившись с домашними,
Бродим вдвоем.
Все неурядицы
Будто разводит рукой
Эта прогулка над тусклой водой городской.
Все неурядицы, опустошенность и гнет
Речка возьмет,
А слезинку мне ветер смахнет.


*    *    *

О минувшем грустить не стану.
Чем жила я, тем и живу,
Соскользнув по меридиану
В средиземную синеву.

Тема родины и чужбины?
Пусть другие сей горб несут.
За окном моим бедуины
Варят сыр и овец пасут.

Нет эдема и нет нирваны
Им. Не нужно и мне. Со мной
Горный воздух, морские ванны
И старинный библейский зной.

Их таинственную науку -
Жить несуетно - перейму.
(Тютчев жаловался на скуку -
Никогда его не пойму!)

Стану вглядываться в детали
Без сравнений и без затей.
Не напрасно меня позвали.
Хорошо мне в стране людей.

*    *    *

В январе зацветет шкедия…
Не орешник… Мой русский язык
Баснословные эти края
Полюбил - и от снега отвык.

Не березы и чертополох,
Но оливы и кедры меж скал…
И - молчит вопрошающий Бог:
Он нашел меня, если искал.






ТРИ ВРЕМЕНИ ГОДА

1

Чем занят он? Безрадостные будни,
Дешевый флирт как отблеск лучших дней,
Толпа чужая... Гуще, беспробудней
Тоска - и память долгая о ней.

И мысль упрямая свербит и гложет
(А то утихнет, будто сторожит):
Она с другим счастливой быть не может,
Она навеки мне принадлежит.

2

Никогда не прочтет, не поймет...
Так и жить мне с любовью, с обидой.
Год за годом проходит. Идет
Светлый май по земле домовитой.

Я другими делами займусь.
Мне легко, только гордость задета.
Научусь заговаривать грусть
И вопрос оставлять без ответа.

3